А он идет за легкой Беатриче 
По недоступным смертному ступеням, 
И адом искаженные обличья 
Примеривает недругам надменным. 

Он сортирует по кругам пороки, 
Бессмертные в душе его -- гостями, 
Но сам он -- смертен и, как все пророки, 
Обуреваем болью и страстями: 

В пророчески-ритмическом дурмане 
То льстит князьям, то мстит по-хулигански, 
Преобразуя диалект Тосканы 
В могучий, но певучий итальянский. 

С ним запросто беседует Вергилий. 
Но нет защиты в мудрости сентенций 
От демона угрюмой ностальгии, 
Которая тоской сжимает сердце... 

Флоренция! Да будь благословенна 
Твоя сияющая мостовая! 
Где сталкивались с радостью мгновенной 
Он молодой, она еще живая! 

Тогда, казалось, громче пели птицы, 
Чем те же птицы на камнях Равенны, 
Теперь лишь желтоватые страницы 
И памяти мерцающая пена... 

Он все познал: изгнания и войны, 
Любовь жены и встречи с Беатриче, 
Но что лишь сожаления достойно, 
А в чем звенит мелодия величья? 

О Господи! Воздашь ли ты по вере 
И разрешишь ли горькие сомненья, 
Когда бесплотной тенью Алигьери 
Смиренно припадет к твoим коленям? 

И пусть тоска по венам, как отрава, -- 
Он пишет буквы в сумрачном стараньи... 
Да, впереди бессмертие и слава, 
Но, Беатриче, ждешь ли ты за гранью?